Три круга жизни Михаила Пришвина

Ходим по своей земле, радуемся буйству трав на покинутых пахарем полях, дышим воздухом степных просторов. И все ищем утраченную Россию, сохраненную нашими великими художниками в слове. Ищем красоту, которую, по словам Георгия Свиридова, русский народ некогда променял на «консервную банку цивилизации». Так думал я, когда мы вместе с Сергеем Левшиным, московским предпринимателем, уроженцем этих мест, и Владимиром Комаровым, музыкальным руководителем изумительного коллектива, ансамбля народной песни «Червленый Яр» из Ельца, колесили по проселочным дорогам Липецкой земли в поисках родины Михаила Пришвина. Мелькали за окном пейзажи один красивее другого, расстилались зеленым ковром ухоженные поля. Но вот съехали мы с шоссейной дороги, и уже через триста метров оказались в плену черноземных джунглей. Это об этих краях сложена пословица – воткни оглоблю в землю, телега вырастет. Но ныне, даже по официальным данным чуть ли не на половине пахотных земель растут бурьяны да будущие оглобли… Поблукав по едва заметным, затерянным в июньском травостое грунтовым дорогам, мы, наконец, оказались на краю зеленого острова. Слева за плотными кронами деревьев открывался затянутый ряской пруд, отороченный по берегу плотными зарослями камыша. Прямо – едва угадывалась среди поднявшегося подлеска ведущая вглубь дорога. А справа на краю поля в окружении молодых собратьев плотно обступивших его, возвышался над всем этим зеленым холмом старый вяз. Мертвые белесые сучья как бивни мамонта торчали из его еще живого древесного тела. На фоне царящей мерзости запустения, этот белый вяз, или по-другому ильм (от латинского Ulmus), показался мне израненным ветераном, единственным уцелевшим участником и свидетелем былых сражений. Среди наступающего дикого хаоса природы, казалось, что только этот умирающий великан продолжает хранить завет главной хозяйки этих мест Марии Ивановны Пришвиной (в девичестве Игнатовой ), который она передала любимому сыну Михаилу: несмотря ни что продолжать борьбу за жизнь. Способны ли мы, нынешние, сохранить верность этому завету? Поднимется ли в небо отсюда дым очага? Прозвенит ли когда-либо здесь детский смех?.. Согласно разысканным Елецкими краеведами документам, село это, где 23 января (по новому стилю 5 февраля) 18 73 года, появился на свет будущий русский писатель Михаил Михайлович Пришвин, называлось по-разному. Так в «Свидетельстве», «волчьем билете», выданном бывшему ученику четвертого класса Елецкой гимназии, сказано, что Пришвин Михаил, «по происхождению сын Потомственного Почетного Гражданина, вероисповедания Православного», родился в селе Борисоглебском Елецкого уезда, Орловской губернии. Возможно, так село называлось по имени храма. Во всех же биографиях Пришвина сказано, что родился он в селе Хрущёво-Лёвшино, которое входило тогда в Соловьевскую волость Елецкого уезда. Путаница эта легко объясняется, если прочесть название другого документа: «Геометрический план дачи Орловской губернии Елецкого уезда части земли села Борисоглебского, Хрущево тож, с поселенною на оной земле деревнею, которая состоит в пользовании временно обязанных крестьян и гвардии прапорщицы Марии Алексеевны Левшиной». Разверстание земель «по натуральному показанию магнитной стрелки» произведено в мае 1863 года. В «Плане»представленном в Главное выкупное учреждение, по отдельности исчислена земля пашенная, под облогом, выгон, кустарник по сенокосу, земля под поселением, огородами, гумянниками, конопляниками, под улицею, проездом и проселочными дорогами, под оврагами и даже водомоинами… «А всего удобной и неудобной земли сто пятьдесят шесть десятин, а за исключением неудобных мест осталось одной удобной земли согласно уставной грамоте в количестве сто пятьдесят десятин". Имение Хрущево после семейного раздела получил во владение отец писателя Михаил Дмитриевич Пришвин. Кроме того, в наследство ему досталось, по-видимому, и немало денег. Потому что жил родитель широко, занимался разведением орловских рысаков, садоводством, цветами. Страстью его были охота, скачки и карты. Он был «замечательный стрелок и страстный садовод». Но однажды он так проигрался, что пришлось заложить имение и продать конный завод. После этого отец стал сильно пить и вскоре умер от паралича. Шел 1880 год. Младшему Михаилу едва исполнилось семь лет. Заботу о семье взвалила на свои плечи мать Мария Ивановна. Она родилась в 1842 году, в староверческий семье купцов-мукомолов в городе Белеве Тульской губернии. В девятнадцать вышла замуж, в сорок – осталась вдовой, успев родить семерых детей. Из них четыре сына и дочь – Александр, Николай, Михаил, Сергей и Лидия – выжили. По сути, у нее не было выбора. Дважды заложенное имение Хрущево с полуторастами десятинами земли стало её последней надеждой. «Мать, как вдова, обреченная на деревенскую жизнь и кормежку детей, приняла этот долг, не любя вообще долга». Упорство, решительность, контроль, строгость с мужиками, экономия во всем – дали результат. Мария Ивановна всё же выкупила имение и дала детям образование. …Мимо старого ильма, мы пробираемся сквозь густые заросли и на небольшой поляне видим обнесенную железной оградой могилу. На черном железном из прутьев кресте табличка : «Пришвина Мария Ивановна 1842-1914». А рядом воткнута в землю еще одна табличка, из тех, которые ставят на свежевырытые могилы, где даты рождения и смерти указаны неверно. Значит кто-то гораздо раньше, раньше, чем были установлены ограда и крест, обозначил по памяти чудом сохранившееся захоронение. Мария Ивановна, скончалась в возрасте 72 лет 2 ноября 19 14 года. А Первая мировая война началась 1 августа. Но, слава Богу, она не дожила до тех времен, когда война с германцами переросла в великую смуту, и стала рушиться не только ее большая семья, но и вся большая страна. В последние уже времена, то есть несколько десятилетий назад, когда в умирающей «неперспективной» деревне уже почти никого не осталось, по семейному кладбищу Пришвиных, говорят, «погулял» на тракторе ошалевший от пьянки тракторист. Кое-где на поляне торчат из травы углы могильных плит, видны холмики, и провалы… Погуляли русские люди, ох как, погуляли! И, вот теперь мы, их потомки, после большого похмелья, на ощупь ищем концы и начала. Пытаемся связать времена, пытаемся понять, каким образом можно сохранить, эти дорогие каждому русскому могилы, место, где появился на свет великий русский писатель. А сохранить непременно надо, иначе идущие за нами уже не поймут нашего беспамятства и равнодушия. …Безотцовщина, Пришвин рос сорванцом. Лучшим другом у него был кучер Никифор по прозвищу Гусёк. От Гуська Пришвин научился многим охотничьим хитростям, стал понимать природу. "Вот человек, которого я люблю. Может быть, от того я люблю его, что вижу в нем себя, как в зеркале, вижу свое лучшее, то, чем я хотел бы быть, что навсегда потеряно". Большое влияние на Михаила оказал «самый крестьянский поп» отец Афанасий, «обнаженная правда»которого давала силы жить и не сломиться. Пришвин боготворил Дуничку, двоюродную сестру Евдокию Николаевну Игнатову, которая после Сорбонны, "пошла в народ", стала деревенской учительницей в школе, построенной на деньги от своего приданого в деревне Малая Сапрычка Елецкого уезда. Эта милая, отзывчивая женщина посадила вместе с учениками фруктовый сад и проучительствовала сорок лет. Собственно воспитывала Мишу лишь няня Евдокия Андриановна. Она вела домашнее хозяйство, и растила четырех мальчишек. Рассказывала им сказки, наказывала, как могла за озорство. В 1883 году окончив сельскую школу, Михаил поступил в первый класс Елецкой классической гимназии. Учился «рассеянный» гимназист Пришвин плохо. За шесть лет он дошел только до четвертого класса. И в нем, судя по оценкам, также должен был стать второгодником. Будучи взрослым, Пришвин так оценил два важнейших происшествия гимназических лет: "Большое значение в моей жизни имели два события в детстве и отрочестве: первое – это побег из Елецкой гимназии в какую-то прекрасную свободную страну Азию, второе – исключение меня из Елецкой гимназии. Первое событие впоследствии определило меня как путешественника, охотника, художника слова и сказителя, второе – как искателя добрых человеческих отношений или как гражданина. В этом столкновении свободы и необходимости началась моя сознательная жизнь". В 1888 году гимназист Пришвин получив двойку пригрозил своему учителю Василию Васильевичу Розанову, что если из-за географии он не перейдет в следующий класс, то продолжать учение он не станет, а, выйдя из гимназии расквитается с ним. Известный впоследствии писатель, философ и публицист Василий Васильевич Розанов переехал в Елец из Брянска летом 1887 года. Розанов написал докладную, и Пришвина выгнали с «волчьим билетом»без права поступления в другое заведение. Учитель с учеником встретятся в 1905 году на заседании Религиозно-философского общества, где бывали Николай Клюев, Андрей Белый, Александр Блок, Павел Флоренский, Дмитрий Мережковский. Розанов сказал бывшему гимназисту: «Голубчик Пришвин, простите меня, только это пошло вам на пользу!". После изгнания можно себе представить радость Михаила, когда в Хрущево из Сибири приехал его дядя, старший брат матери Иван Иванович Игнатов. Богатый промышленник забрал племянника с собой в Тюмень и устроил в реальное училище, несмотря на "волчий билет". В 1892 году Пришвин успешно окончил шесть классов реального училища, в следующем, экстерном в Елабуге успешно сдал экзамен за седьмой, получил аттестат. Он едет в Ригу, поступает учиться на агронома, становится членом социал-демократического кружка. В 1897 году студент Пришвин арестован. После года отсидки в одиночной камере Митавской тюрьмы, он был выдворен на три года в Елец под надзор полиции. Так замкнулся первый круг жизни Михаила Пришвина. В 1900 году он получает разрешение и отправляется в Германию. Поначалу полгода он учится на биологическом отделении философского факультета Берлинского университета, Совершает поездку в Париж. В Ельце Пришвин тесно общался с гимназическим товарищем, видным революционером, будущим народным комиссаром здравоохранения Николаем Семашко, потомком известного польского рода, мать которого была сестрой Г.В. Плеханова. А уже в 1902 году Пришвин признается: «Марксизм мой постепенно тает... я учусь на агронома и хочу быть просто полезным для родины человеком». В 1906-м своему другу Николаю Семашко он прямо говорит о том, что не может «выжидать, копить в себе силу ненависти», но чувствует в себе способность «к такому же медленному накоплению любви в слове». К этому времени Михаил Пришвин уже сделал великое открытие в своей жизни. В1903 году ожидая поезда в родной Елец, на одной из станций под Тулой «просто от скуки выдумал себе за чайным столом немного пописать, и вдруг увлекся». После этого бросил все свои «образовательные достижения и начал писать». До этих пор Пришвин был известен как автор пособия по выращиванию картофеля. До смерти матери Пришвин бывает в Хрущево наездами. Он путешествует. Карелия, Норвегия, Керженские леса, Светлое озеро, степи за Иртышем, Брянские леса, охота в новгородских лесах, Крым… Пришвин вернулся на родину корреспондентом петербургских газет. В январе 1915 года в этом качестве он даже побывал в действующей армии в Карпатах. Но его уже захватила другая мысль. После смерти матери после раздела с братьями Михаилу досталось тридцать десятин земли. На этом участке он решил построить дом и навсегда поселиться на родине. Весной 1916 года Михаил Пришвин достраивает дом, перевозит семью и увлеченно занимается хозяйством. Пятого мая он записывает: "Давно посеяли клевер, овес, картофель, свеклу, просо, теперь кое-где у крестьян досаживают картошку, еще через неделю с посевом будет кончено. Нехотя, а растет, и с поля возвращаешься, исполненный радостью, которая не считается с мыслями, радостью, насыщенной влагой теплой, пахучей, покрытой цветами земли". Так замкнулся второй круг жизни Михаила Пришвина. Вспоминая свой побег на лодке по реке Сосне, он понял, почему Гусек не стремился в «чудесную страну в Золотых горах». «Его чудесная страна была его родина, тут, у нас, в селе Хрущево Елецкого уезда Орловской губернии. Вот этому простому чувству своей родины я тогда еще не мог у него научиться и все мечтал о неведомой чудесной стране». Пришвин был счастлив, понял что «нет лучше на свете места, где я родился», «чудесная страна в золотых горах престала его манить». Оказалось что она та самая родина, где он живет и радуется. Он научился путешествовать сидя на крыльце собственного, недавно построенного дома: "Терраска у меня крытая, с перилами и столбиками, будто рубка на пароходе. Вечером, бывает, когда спать лягут все и тихо сядешь и оглянешься возле себя – вот деревья распускаются, другой раз сядешь и смотришь – деревья цветут, а то вот уже и пожелтели и листья на террасе лежат, и кажется, будто плывешь куда-то – куда?» … Мы прошли дальше, вглубь и обнаружили довольно просторную поляну, свободное от леса место. Правда, из-за высокой травы мало, что удалось разглядеть. Четко угадывался лишь квадрат земли покрытый желто-зеленой осокой. По-видимому, после разбора дома осыпавшаяся глина легла толстым слоем и не дает прорасти ни деревцу, ни какому-либо цветку. Растет на месте пришвинского дома лишь жесткая как щетина трава забвения. В кустах я заметил несколько диких яблонь. А посреди поляны взобравшийся на карагач лианообразный шиповник. Собственно больше ничего и напоминало о том, что некогда здесь бурлила жизнь. "Хрущево было обычным имением среднего достатка, – вспоминал писатель. Дом, окруженный цветником и фруктовым садом, за ним скотный двор и другие хозяйственные постройки. Из большой передней дома просматривалась анфилада комнат". «Между ильмами зачем-то чахлые ёлочки. Против площадки длинная, всегда хорошо выметенная липовая аллея – краса сада. В окне её виден вишняк и немного неба... Три пары лавочек. Налево от аллеи два гигантских дерева, под ними яблоньки, всегда рвущиеся к свету, бросающиеся от тени к аллее, к ильму и от ильма к аллее, неправильные, заблудившиеся в лабиринте теней». Счастье Пришвина оказалось недолгим. Он начинает осознавать свою ошибку. На свои литературные сбережения он построил дом на том месте, где маленьким воровал у арендатора яблоки и не осознавал себя собственником. «Забавное дело, построить дом, – признавался Пришвин, – я предпринял, уже имея в виду революцию, но мне казалось, что тридцать десятин пустяки: я не помещик». «Я никогда не думал, что эта маленькая собственность сделает меня врагом народа…» Но в глазах крестьян его земля была частью целого, неделенного имения. К тому же, его хутор с посевом клевера отличался «как образованный офицер от земледельческой армии: он буржуазен, потому что отличается от всей массы трехполья». Пришвин пашет землю, помогает учить сельских ребятишек, изредка охотится, живет трудно как все. Крестьяне писали начальству о нем: "Проживание его в нашем селе является желательным ввиду того, что М. М. Пришвин известный писатель, деятельный работник народного образования, может быть нам очень полезен”. Но "пришли в нашу деревню какие-то нездешние люди,– вспоминал Пришвин,– и стали требовать у крестьян моего удаления. На этом собрании один приятель за меня заступился и сказал так: "Этому человеку, быть может, нам придется ставить памятник подобно Пушкину”. – "А вот, – ответили ему, – за то и надо его выгнать, чтобы не пришлось, потом ставить памятник”. В итоге Пришвину «представили выдворительную», и он вынужден был с семьей переехать в Елец. Он вспоминает, как в день отъезда служившая в имении старуха «в вишняке тащила с плачем бычью шкуру». «Она была глуховата и не замечала, что сухая шкура шумит и ее выдаёт. Она плакала, потому что ей было жалко нас. Она все-таки шкуру тащила, потому что все равно другие утащат». «Завтра погибнет мой сад под ударами мужицких топоров, – записывает Пришвин в дневнике уже в Ельце, – но сегодня он прекрасен и я люблю его, и он мой. Прощаюсь с садом и ухожу...» В это время писатель горько размышляет: "Несчастной любовью люблю я свою родину и ни да, ни нет я от нее всю жизнь не слышу, имея всю жизнь перед глазами какое-то чудище, разделяющее меня с родиной... Наш центральный земледельческий район только по богатству почвы земледельческий и потому что все тут этим занимаются. А в смысле техническом он, может быть, самый неземледельческий. Вы, конечно, замечали, если путешествовали по Руси, что чем лучше у нас почва, тем хуже на ней живут люди. Вероятно, это потому, что за хорошую почву было больше борьбы человека с человеком, помещика с мужиком. Малоземелье, община в связи с правовым порядком истощили мужика, а вместе с тем истощили и помещика". Согласно сохранившейся описи имения у «бывшего помещика Михаила Михайловича Пришвина при сельце Хрущево-Левшино Соловьевской волости» был деревянный дом крытый железом, длиной 18 и шириной 12 аршин ( в пересчете 12,8 на 8,5 метров или 109 кв. м . ), кухня, крытая соломой ( 21 кв. м ), скотный двор каменный 60 на 40 аршин, одна сторона покрыта железом, вторая – раскрыта, погреб каменный. ( Кстати, отцовский дом, доставшийся сестре Лидии, был в четыре раза больше). В хозяйстве писателя также имелось два плуга, железная борона, телега, городские сани, легкий возок для езды рысью и конная упряжь… В 1918—1919 Пришвин работает в Ельце, организатором краеведческого дела, преподавателем русского языка в бывшей Елецкой гимназии (из которой был исключен в детстве), инструктором народного образования. К этому времени он потерял трех братьев, мать и сестру. "Звезда жизни моей единственная почернела, а коровушку мою принципиально зарезали мужики". Писатель размышляет по поводу вскрытия в Ельце мощей Тихона Задонского: «Вот разобрали мощи Тихона Задонского, народ ответил на это верой, что Тихон Задонский ушел и стал невидим... Мы отданы року и молчим, потому что нельзя говорить: мы виноваты в попущении, мы должны молчать, пока наше страдание не окончится, пока рок не насытится и уйдет: ему пищи не будет. Тогда вдруг все мы скажем: – Да воскреснет Бог! – Он замечает, как в дележе земли участвуют те, у кого её нет, «так и в дележе власти участвуют в большинстве случаев люди голые, не способные к творческой работе». Он не верит, что революция, страдания людей «покажутся звеном в цепи событий перерождающих мир». 28 августа в Елец прорвался конный корпус Константина Мамонтова, входивший в "Вооруженные силы Юга России". Но, несмотря на неприятие большевиков, Пришвин не ушел с белыми. "Мне белые нужны прежде всего – пройти в деревню достать свой хлеб, починить мой запрещенный велосипед, откопать на чердаке зарытое охотничье ружье, выкопать из подвала несгораемый ящик с рукописями и зарытый талант свой откопать – все закопано, все откопать". Все пережитое в эти годы Пришвин собрал в книге "Мирская чаша”, которую не пропустил в печать Троцкий, наложив резолюцию: "Признаю за вещью крупные художественные достоинства, но с политической точки зрения она сплошь контрреволюционна”. 5(18) июля 1920 года Пришвин уехал из Ельца. На родину он больше никогда не вернется. Но уже через месяц он запишет в дневник: "Начинает показываться Хрущево таким, как я его любил". Тоска по родине преследовала его всю жизнь. «Родина моя, за сколько тысяч вёрст сейчас я от тебя! Какое счастье, что хоть во сне удалось повидать тебя». В мае 1946 года Пришвин купил дом в Дунино в 50 километрах от Москвы под Звенигородом на живописном берегу Москвы-реки, где ныне расположен музей писателя. Дунинская усадьба с ее аллеями и лугом, вековыми липами и елями, яблоневым садом опять же напомнила писателю родину. «Усадьба Дунино пришла ко мне в точности, как замещение Хрущева», – записывает Пришвин в дневнике. «…Мне кажется, будто я вернулся в Хрущево, в лучшее прекрасное место, какого и не бывало на свете!» Столовая с выходом на веранду – самая большая и светлая комната в дунинском доме – любимое место отдыха писателя. Здесь в «предрассветный час» Пришвин начинал свой рабочий день. В столовой за большим обеденным столом отмечались праздники, собирались друзья. На стенах многочисленные фотографии работы Пришвина. Есть здесь и несколько дорогих реликвий, связанных с имением Хрущево: этюд 1913 года «Вид с веранды хрущевского дома» работы двоюродной сестры Пришвина Марии Игнатовой, вышитая матерью Марией Ивановной Пришвиной дорожка с надписью «Чем более гляжу, тем более в тебе приятства нахожу» и старинная кофемолка. 21 апреля 1953 года, захворавший 80 летний писатель просит сына принести картину "Хрущево". В дневнике появляются строки: "Лежу и днями смотрю на картинку Хрущево, и все не нагляжусь, и кажется, так много в ней чего-то, и мое духовное питание этой картинкой никогда не кончится. Когда же опомнишься и подумаешь: "Что же такое дорогое представлено в этой картинке?", то ясно видишь: да ничего! грязный пруд, на месте которого теперь, говорят, капуста растет, два кирпичных столба от ворот, тощая акация, даль черноземная в полях и оврагах. И ничего, ничего для постороннего глаза... Для себя же неисчерпаемое богатство, и каждую минуту все новое...". Замкнулся ли третий круг жизни Михаила Пришвина? Не знаю. Он скончался в ночь с 15 на 16 января 19 54 года. Тело его похоронено на Введенском московском кладбище. А здесь в мерзости запустения осталась его душа. Почему Хрущево так дорого было ему? Он сам ответил на этот вопрос, за несколько часов до кончины. Последняя дневниковая запись писателя появилась 15 января 1954 года: «…мир существует таким, каким видели его детьми и влюбленными. Все остальное делают болезни и бедность». … Мы вернулись назад, нашли остатки возможно того самого кирпичного столба, изображенного на картине, пошли по плотине. И обнаружили в ней довольно свежий подкоп. Кому понадобилось спускать этот старый пруд? И зачем? Видеть эту прореху в толще земли было неприятно и тоскливо. Как будто кто-то подобрался к твоему сердцу, к твоей памяти и хочет осушить озеро твоей души. Потом мы размышляли, как сохранить родину Пришвина. Мои спутники считают, что лучше всего на этом месте разбить национальный парк… Ведь окрестности эти описаны Пришвиным, воспеты им в его многочисленных произведениях. В том числе и знаменитый Семиверхий овраг. Для начала можно было бы учредить в Хрущево межвузовский учебный центр, для студентов черноземных вузов, лесоводов, дизайнеров, гидрологов, ботаников, почвоведов. Пришвин столько сделал, чтобы соединить в гармоничном согласном единстве цивилизацию, культуру и природу, что вполне заслужил такой себе памятник. Его можно было назвать: «Национальный парк детей и влюблённых имени Михаила Пришвина». А еще я думал, что Пришвин всех нас учит этому простому чувству родины. Оно привело моих спутников в Хрущево, заставляет их записывать последних на селе гармонистов, собирать по крупицам былые россыпи народного творчества. Сергей Левшин мечтает запустить издательский проект «Русская библиотека», а Владимир Комаров неустанно пропагандирует русскую казачью песню. Это о «Червленом Яре» сказал после концерта посол России в Индии: «Вы привезли не просто привет с родины. Вы привезли душу России». А Пришвин по этому поводу писал: «Быть русским, любить Россию – это духовное состояние». Поэтому я уверен, что общими усилиями с Божьей помощью мы спасем Хрущево. Если научимся вслед за Пришвиным понимать «надо» как большую и необходимую борьбу за свою родину».

 

Хрущево – Елец – Воронеж Святослав Иванов

 

Ссылка на сайт Правообладателя:

 

http://www.voskres.ru/articles/ivanov4.htm